На минуту представил, что было бы со Стешей, узнай она о том, что меня нет больше… Она бы не пережила этого, моя маленькая кошка.

* * *

– Стешка, ну не бегай ты от меня! – Самсон поймал меня на кухне, где я завтракала и загородил своим туловищем дверь, чтобы не могла сбежать, как делала это всякий раз, когда он пытался со мной заговорить. – Я не знаю, что на меня тогда нашло, слышишь? Просто… Разозлился на тебя и…

– И решил наказать поцелуями? – враждебно зыркнула на него и отвернулась, не в силах смотреть на этого предателя. – А тебе не кажется, что наказывать меня или награждать имеет право только Матвей, на которого, кстати говоря, ты работаешь. Или, быть может, ты уже уволился? Или нет… Может ты и постарался тогда, чтобы Северова закрыли в тюряге, а сам…

– Хватит! Я виноват только в том, что влюбился в тебя, как пацан! А кто виновен в том, что Север сел, ты и так знаешь! Я не предавал его!

Продолжать бессмысленный разговор я не планировала, хотя и верила Яру. Ну не мог он… Не такой он. Простой и дурак, но не сволочь. Не мог он так обойтись с Матвеем. Правда, тот факт, что он мне в любви признался, вот совершенно его не оправдывал. Узнай об этом Северов, и Яру не жить.

Я же решила наплевать на всё и ждать отмашки от Кости. На данный момент только его план казался реальным и действенным. Меня беспокоило только то, как Матвей выберется с тюрьмы и захочет ли вообще… Учитывая, как он туда сел, почти по собственной воле, приходилось сомневаться.

Лишь надежда грела душу… Предвкушение того, что Матвей увидит рождение нашего малыша и, наконец-то, всё наладится. Мы уедем далеко-далеко, где будем счастливы…

– Ну прости меня, мелкая. Не хотел я тебя обидеть. Обещаю, что больше…

– Да отстань ты от меня, – дернула плечом, когда Самсон положил на него свою руку. – Не бойся. Матвею не скажу. Если, конечно, не станешь повторять свой подвиг. И не касайся меня больше.

– А я и не боюсь. Готов ответить за свои действия.

Надо же, какой благородный. Где была эта благородность, когда свой язык мне в рот совал?

– Ещё что-то? – его присутствие начинало раздражать.

– Тебе на узи сегодня, забыла?

Точно. Со всей этой кутерьмой я совершенно забыла о малыше. Мать называется.

– Да, поехали.

Врач долго меня осматривал и с загадочным видом, чтоб ему провалиться, заглядывал в монитор аппарата. В животе всё сжалось от какого-то волнения и предчувствия. Правда, я пока не могла понять хорошее оно или плохое.

– Ну что там, доктор? Почему вы молчите? Что-то не так?

Врач ещё минуту помолчал, делая снимки, и когда мне уже захотелось его ударить, наконец, заговорил.

– Что ж, должен вас поздравить, милочка. У вас двойня. Два замечательных, активно развивающихся человечка, – протянул мне мандаринку и по-доброму улыбнулся.

– Давайте! Живее, блять, культями двигайте! – мент толкал в спины «новобранцев», выгоняя их на прогулку, как скот.

Разумеется, такое они могли себе позволить только с молодыми пацанами. К примеру, меня толкать никто из них не стал бы, хорошо зная, что за это можно лишиться глаза или той же руки. Да и мне ни к чему потасовка с мусорами. Как-то не горел желанием продлять себе срок.

– Северов, тебе особое приглашение надо? – сморчок не решался применять в отношении меня силу, отчего топтался у входа, как целка перед брачным ложем.

Я вышел наулицу и, закрыв глаза, вдохнул свежего воздуха. Весна. Скоро лето. А я всё так же на зоне. Жду с моря погоды, пока моя кошка там одна, без меня… Вынашивает моего ребенка, а я даже увидеть их не могу. Блядство какое.

Прогулка в тюряге – то еще удовольствие. Стадо зеков ходит по кругу, заложив руки за спины, опустив головы вниз. И каждый думает о своём. Как дожил до такого? Почему раньше не думал башкой? Как вообще, блядь, так вышло, что я оказался здесь, имея всё, о чём не могли даже мечтать девяносто процентов этих ребят?

Кто-то толкнул в спину, а я развернулся и занёс руку, чтобы как следует врезать ублюдку и даже замер на мгновение от неожиданности. Передо мной стоял сопливый пацан, головы на две ниже меня и у?же в плечах в полтора раза. Такого лупить, всё равно, что ребенка избивать.

– Тебе тесно, что ли, малец? Или я в твоих глазах слишком незаметен?

Пацан нервно осмотрелся по сторонам и быстро сунул мне клочок бумаги, сложенный в несколько раз, чтобы в случае чего, можно было быстро проглотить.

– «Малява»[3] с воли, – склонив головы, мы продолжили топтаться, делая вид, что ничего не произошло.

«Привет с воли, брат. Я скоро приду за твоей задницей и вытащу оттуда, как бы ты не упирался. Кстати, у тебя скоро двойня родится. Надеюсь, это послужит стимулом», – гласила записка, нацарапанная калиграфическим, почти идеальным почерком Ворона.

А позже, уже в камере, Лысый будет наблюдать, как я бьюсь башкой о стену и вою, как раненый волчара. Двойня. У меня двойня родится. Представлял лицо Стешки, когда она узнала и готов был разможжить себе черепушку за то, что не был рядом с ней в тот момент.

Не знаю, что там задумал Костян, но мне это очень не нравится. Если с моей кошечкой что случится, я, наверное, уже не очухаюсь.

А с другой стороны, не полный же он кретин. Не мог не позаботиться о безопасности моей семьи. И тем не менее, только я могу мою маленькую защитить. И спокоен буду, когда она в моих объятиях окажется. А для этого мне нужно выбираться из этой беспросветной жопы.

– И чё, прям побежишь? – Лысый смотрел на меня с недоверием. – Не боишься, что шлёпнут при попытке?

– Заебутся пыль глотать.

– А меня возьмёшь с собой?

Я посмотрел на бродягу, пытаясь отыскать в его глазах хоть толику страха, но его там не было. Нечего терять этому идиоту. Наверное, именно потому и доверяю ему. Не запугать его и не подкупить – истинный прожигатель жизни.

– Посмотрим.

Честно говоря, я сам толком не представлял, как буду сваливать с зоны. Это ведь даже не следственный изолятор. Это тюряга, где стреляют на поражение и убивают.

* * *

– Мои хорошие. Лапочки мои маленькие, – гладила ещё совсем небольшой, но уже заметный живот. – Мама вас очень-очень любит. Ни за что в обиду вас не дам. А скоро к нам наш папа вернётся… Дядя Костя рассказал ему о вас и он скоро будет с нами. Он нас защитит…

И я сама искренне верила в то, что говорила малышам. Так и представляла, как мы все семьёй нежимся на теплом песочке, под жарким солнцем где-нибудь на островах. Только мы и больше никого.